Состоялось заседание Общественной палаты в Ставропольском крае по итогам ЕГЭ 2017 года. Вспоминается сказанное президентом: если в обществе есть конфликт интересов, то об этом надо говорить жестко.
Докладчики от Министерства и главного устроителя экзаменов (ФИПИ) один за другим говорили, что думают о содержании ЕГЭ, о школе, об ученике, об учителе. С удовлетворением сообщалось: теперь ЕГЭ отвечает международным стандартам! Успокоились, мол, родители, ученики, политики, журналисты. ЕГЭ перешел в русло стабильности, «стал штатным режимом» на всей территории РФ. Удалось изменить общественное мнение, отношение к экзамену учащихся: общество «переходит в спокойное отношение» к ЕГЭ.
Сдавали более 700 тысяч человек, и, к счастью, количество обращений на горячую линию Общественной палаты резко сократилось, не было серьезных нарушений, совсем мало апелляций, а самым главным достижением прошедшего ЕГЭ стали объективность и честность. Правда, «детки все равно немного нервничают», но ведь что за беда: любой экзамен связан с нервозностью. И тут хочется добавить: экзамен для детей в советской школе никогда не сопровождался такой строгостью с рьяным контролем-прессингом, как наш ЕГЭ. С чего бы это?..
Оказывается, есть родители, которые переживают, чтобы не отменили ЕГЭ, а то ведь дети не попадут… в столичные вузы. И докладчик не без гордости привел пример: В СПбУ 70% студентов – это не петербуржцы, только 30% – молодежь города. Какой успех! Такая вот «забота» о российской молодежи? Такая форма поиска талантливых ребят из глубинки? Петербуржцы уже отстают по баллам от провинции? Прозвучало и безапелляционное сравнение: в советское время якобы было безобразие: сначала экзамены в школе, а потом в вузе; искали репетитора, договаривались о…. поступлении. Но не сказано, однако, что в советское время за взяточниками неплохо следили органы. А нынешнее репетиторство ни в какое сравнение не идет.
На заседании звучали слова о совершенствовании ЕГЭ, укреплении МТБ опорных пунктов по ЕГЭ; говорили о новшествах: теперь КИМы будут печатать непосредственно в аудитории и будет сканирование результатов; на сайтах есть демоверсии материалов; растет количество высоких баллов; работает открытый банк заданий; не стало «ЕГЭ-туристов»; выстроена система оценки качества образования. Научно-методический совет возглавляет академик Л.А. Вербицкая, большое внимание уделяется текстам, чтобы в них была положительная идея, тщательно проверяются оценки, выясняются расхождения. Это главнейшая цель огромного аппарата устроителей ЕГЭ: надо проверить успехи ученика, перепроверить, сравнить, чтобы обнаружить, почему в школе были высокие оценки, а на экзамене не то, или наоборот. Ведь во главу угла, говорили докладчики, поставлены объективность, честность!
* * *
Еще достижение: число ребят, не получивших аттестаты, очень мало. Но сколько их, ребят, которые ничего не показали на экзаменационных бланках? Надо бы сообщить обществу, кто будет работать с этими детьми, которые в первый класс пришли с букетами и улыбками, с верой в добро, а теперь уходят из нее с мыслью: государство сказало «ты никто и ничто, это твои проблемы». Кого заинтересует судьба этих ребят? Найдутся ли такие педагоги, какими были советские А.С. Макаренко и В.А. Сухомлинский?
Проблема культуры речи подвигла авторов ЕГЭ на введение устного собеседования по русскому языку в 9 классе. Но мера половинчатая, формальная. Это не как в советской школе — устный экзамен на знание грамматики. Новая модель навеяна советчиками от методики обучения иностранным языкам: беседовать о людях, о человеке, о стране. Будут диалог и монолог, а назвали это итоговым собеседованием и допуском?.. Что это значит? Почему допуск? По какой науке определили ценность этой беседы для ученика? Наверное, молодежь не станет говорить на старомосковский манер: «скоко, стоко, постоку, поскоку, борЯтся, ходЮт», «лечУт»… А может, узнает, кто Ю.А. Гагарин, кто Зоя Космодемьянская, кто такие молодогвардейцы. Или как вредно подростку курить и как полезно заниматься спортом. Модель отрабатывается, но понятно, что устного ответа по грамматическим правилам на «говорении» не будет. Вот и получается по поговорке: телегу поставим впереди лошади. От ученика, плохо знающего грамматику, будем требовать хорошей речи на экзамене? Но откуда в светлую голову подростка упадут правильная речь и грамотное письмо, если он не знает грамматики своего родного языка?
ФИПИ старается сделать ЕГЭ «безболезненным», развеять оставшиеся мифы о ЕГЭ, ведь за 15 лет он изменился, а мифы остаются. Надо крепко думать о справедливости ЕГЭ, как создать измеритель оценки; работать над информированием, чтобы ЕГЭ не был пугалом. Сказано, ЕГЭ широко обсуждается на разных площадках; предметные комиссии все продумывают; так, в ЕГЭ по русскому языку есть самое ценное – «творческая составляющая». Однако заметим, сделать надо бы серьезное исследование, насколько же все это «ценное» повышает языковую культуру молодых людей, когда они в вузовских аудиториях пишут курсовые и дипломные работы, выступают за кафедрой; когда становятся журналистами, редакторами, юристами, учителями, депутатами и т.д.
Подчеркивалось, что теперь нет заданий тестового характера, что краткий ответ улучшил проверку. Ученик теперь думает, а не угадывает. Приведен пример: «мы видим, пишет ли ученик «прекрасно» или «прикрасно». Надо же, какие достижения!..
Услышали мы, что по литературе планируется экзамен ужесточить. Будет новая модель экзамена для тех, кто видит себя журналистами, артистами, писателями, филологами. Им надо показать свои знания и навыки в области литературы, а другим – зачем она, литература? Видимо, это тоже веяния капиталистического «делового» мира.
Услышали важное: эксперты (не учителя – эксперты!) проверяют работы только согласно напечатанным критериям, и своего мнения они позволить не могут – требование объективности! Но спросим себя: этими жесткими критериями мы зачем устраиваем прокрустово ложе для русского языка с его богатейшей стилистикой и возможностями выражать мысли и чувства? Ведь критерии составлял человек! Чем проверить его? На критерии нужны критерии?
Высказано «полезное» предложение: иметь на экзамене медработника и психолога. На всякий случай. Ведь «объективность и честность» ЕГЭ могут достигаться учащимися даже повышением кровяного давления или обмороком. Ну что ж, какой экзамен без нервозности, сказали важные специалисты! Уверенно сказано о пользе разделения экзамена по математике на два уровня, это якобы показало свою эффективность. Отмечается низкая базовая планка и то, что число детей, сдающих профильную математику, уменьшилось, а также то, что некоторые ребята сдают и профильный, и базовый. Отчего бы это? Наш ответ: беспокойство о пресловутых баллах.
* * *
Докладчик уверен, что не надо учить математике всех, как в советской школе. Надо знать, какому ученику что нужно, а учить всему каждого не стоит… Названа проблема: дети плохо читают, поэтому не могут понять, что от них требуется. На это удивление докладчика мы ответим: разве не ясно, что на уровне школы даются только элементы высшей математики и что подростковый возраст – это чистые листы мышления, а школа обязана развить в детях способность к абстрактному мышлению, т.к. именно оно поднимает человека на высоту образованности. Аргументация ученого по поводу высшей математики получилась никакая, а вот опасность сохраняется.
По закону подражания другие предметники могут заявить: зачем всем ученикам давать сложные понятия физики, химии, биологи, истории: детей надо оградить от трудностей восприятия науки и согласиться с неразвитым мышлением подростка.
При обсуждении коснулись священной коровы о закрытости и открытости экзамена. Родители должны знать, что на экзамене открыто, а что закрыто. Экзаменационный материал – это тайна! Надо знать только критерии, кодификаторы, спецификацию экзамена, и тогда можно быть спокойным; надо жить не в мире мифов, а в реальности, повторяли докладчики. Но родители как раз и живут в реальности. Они понимают, что никакой тайны в школьном экзамене быть не может по его природе. Кто заинтересован в закрытости экзамена? Не родители и не ученики. Это ведет к конфликту в обществе, и разве об этом не надо говорить жестко, по выражению президента? Но вот докладчик уверяет, что при полной открытости материалов экзамена (КИМов) расцветет репетиторство. Ах! Вот оно что!
Оказывается, учителя-репетиторы – это конкуренты и враги всей структуры ЕГЭ, детей и школы. А по-нашему, зло не в сути репетиторства, ведь оно только помогает. Зло в тех папках экзаменационного материала, который составляется, накапливается год от года и издается толстыми журналами. Не издавайте – и все станет на свои места. Подготовьте однажды требования к экзамену по предметам, распишите, как построены экзаменационные задания. Этого достаточно: учебник, требования к экзамену, консультация учителя. И выпускник будет готовиться, сам и с учителем, репетитором – это уже никого не должно заботить. В этом только польза.
* * *
Говорилось, что ЕГЭ поддерживает партия «Единая Россия», а другие политики тоже пусть пишут пробный ЕГЭ, тогда они увидят, как все нестрашно. Но главное не сказано: политики не увидят ажиотажа, который создается, как только в сентябре в магазинах появляются книги по подготовке к ЕГЭ; политики не поймут, какому стрессу подвергаются дети под влиянием слежения и наблюдения за ними ради «объективности» и «честности». Уж как пересолили с этими благими намерениями! Как пересолили!
Не покидает умы главных экзаменаторов идея проверочных работ. Предметные срезы нужны якобы для того, чтобы усилить подготовку к ОГЭ и ЕГЭ, а 11-классников мотивировать на изучение всех предметов, а не только тех, что выбраны для экзамена. Увы! Надо совсем не знать весь труднейший процесс школьных уроков и неимоверную нагрузку учителя и ученика, чтобы поверить в эти добрые желания. Сначала в сентябре над учащимися и учителями нависает дамоклов меч декабрьского сочинения, и потому уроки не даются, как полноценные по программе, а потом, с января, грузом ложатся тренировочные пособия к ЕГЭ, и уроки по программе снова не становятся главными. Именно это расстраивает весь учебный процесс. Политики, пишущие свой ЕГЭ, ничего этого не узнают. А корень зла именно в этом.
Сообщена новость: нужен центр независимого тестирования. Вот так! Нужно увеличить мощь и так уже огромной машины ЕГЭ. Еще одна структура со штатом, а что получат государство и общество на выходе от ревнителей «объективности и честности», пожалуй, никто не знает. Дорого же обходится школьный экзамен! Новым будет устная часть по иностранному языку. Как же иначе?! Вся страна должна заговорить по-английски! А тем, кто не сдаст это «говорение по-английски», скажут в духе чужой морали: «До свидания! Это твои проблемы». Или: «Заплати 1500 рублей и приходи на экзамен еще раз». Ради чего и кого эта забота о знании иностранного языка всеми, от мала до велика?
Прозвучала умная мысль: поскольку в ЕГЭ присутствует государство, то нужен общественный контроль – ученик должен знать предмет. Тут уж согласимся: Общественная палата – это орган общественного (народного) контроля. Она для этого создана. Однако почему-то о недостатках, противостоянии в обществе ничего на круглом столе не сказано. Ни о самом ученике, вокруг которого крутится огромная махина ЕГЭ, ни о вреде разнообразия учебников, ни о судьбе тех, кому отказано в получении аттестата. Молчит наука. Какие же ценности в ЕГЭ находит в конце концов государственная Академия образования – не знаем.
Только два голоса звучали против похвального слова ЕГЭ. От Родительского Всероссийского Сопротивления Анна Кульчицкая напомнила о негативном отношении родителей к ЕГЭ, о фактах, когда родители обращаются к советским учебникам; обратила внимание на выбор текстов для экзамена, чтобы они были высокоидейными, воспитывали чувство патриотизма. Не следует брать тексты, в которых проявляется некая двусмысленность. Вполне возможно, что ученик, например, спросит родителей: «А что, правда, блокады Ленинграда можно было избежать?» Эти двусмысленные толкования не нужны нашим детям. Тишину тут же нарушил голос: возврата к прошлому не может быть, а якобы «вырванные из контекста» суждения о писателе Д. Гранине – не убедительный аргумент. Верно ли? Верно лишь то, что вредной двусмысленности не должно возникать в головах наших детей.
От Донского технического университета Наталья Склярова сказала, что следует заняться исследованиями сути ЕГЭ как экзамена в интересах детей. И снова подана недовольная интонация: сомнительно, что выступающая что-либо читала из научных статей или проводила исследования. Так эти два выступления оказались ненужными. Как же! Нельзя генеральную линию реформаторов образования подвергать сомнению.
* * *
Такие вот впечатления от важного заседания. Изобретаются термины, понятия, планируются новые структуры ЕГЭ. Только научно подтвержденных фактов положительного влияния ЕГЭ на наших детей, их образованность и культуру по-прежнему нет. Есть только личные мнения специалистов, работающих по принципу «мне так кажется», «это мое мнение». Мощное дерево ЕГЭ дает неопределенного вкуса плоды, которые мы все вкушаем: общество, ученые, учителя, дети, школы и вузы. Как выкорчевать эти корни, чтобы все стало на свои места и действительно успокоилось, служило в интересах детей и общества, на этом совещании не говорилось. Проблема ЕГЭ остается.
И не зря интернет «разрывается» отрицательными отзывами. Никакие усовершенствования ЕГЭ не сделают школьный экзамен лучше, чем уже давно оправдавший себя в жизни экзамен в родной школе, когда дети говорят, выступают по заданному вопросу, решают, читают, чертят, пишут, доказывают, объясняют, показывают свою речь, грамотность. И все это на уровне своего подросткового умения показать, как готовился к своему экзамену. В этом для него посильный урок жизни.
Школьный экзамен устраивается не для того, чтобы уличить ученика в отсутствии знаний и заставить пересдавать за дополнительную плату, как советуют некоторые депутаты, не понимая, что это будет беззастенчивая коммерция. Экзамен объявляется для того, чтобы он стал последним своеобразным уроком трудолюбия, добросовестности, повторения учебного материала, закрепления, и каждый ученик должен быть выпущен из школы с положительной оценкой (5, 4, 3).
Педагогика и детская психология должны быть другими, они должны сказать свое правдивое слово в защиту детей, как это делала Советская власть, а всю нынешнюю строгость с камерами наблюдения перенести из школы туда, где учат разным специальностям.